любовь — SANKOFA

«Лето с Моникой»: путешествие в рай и обратно

Когда двое влюбляются, формула счастья кажется такой простой – любить и принимать любовь. Но кто знает, какие незримые задачи возлагают влюбленные друг на друга? Выполнима ли эта миссия? Что питает любовь? И какова роль иллюзий в творческой и любовной жизни?

Обратимся за ответами к великому шведскому режиссеру Ингмару Бергману.

«Я буду любить тебя всё лето», — это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и — главное — куда дольше!

Марина Цветаева

Сон в летнюю ночь

Ингмар Бергман – величайший кинорежиссер в истории кино, при этом один из самых плодовитых – он снял около 70 картин. К этому стоит добавить его работы в качестве сценариста, драматурга, писателя и театрального режиссера.

Черпая вдохновение в истории своей жизни, Бергман также виртуозно сочинял небылицы, переплетая в своих картинах чувственный опыт и фантазии.

– Для меня фильм – это спланированная до мельчайших деталей иллюзия… сон, греза, – пишет Бергман в мемуарах «Laterna magica».

– Ни один художник не терпит действительности, – подтверждает Ницше.

– Это верно, – развивает мысль Камю, – но верно и то, что ни один художник не может без нее обойтись.

Подлинные высказывания трех фигур сплетаются в вымышленный диалог.

Фильм как сон, сон как фильм, место для грез.

На поиски рая или этот смутный объект желания

В 1953 году 35-летний Бергман снимает фильм «Лето с Моникой», красивую историю первой любви.

17-летняя Моника (Харриет Андерссон) и 18-летний Гарри (Ларс Экборг) убегают из дома, прочь от серых будней, домашних неурядиц и рабочих обязанностей. Летние месяцы они проводят на острове как дикари, наслаждаясь друг другом, своей беззаботностью и свободой. Они живут так, словно за пределами их острова ничего не происходит. Иллюзия всемогущества питает ощущение того, что у них есть все необходимое, что никто и ничто не может им помешать. О, дивный новый мир!

Однако вторжения не избежать – реальность постепенно начинает напоминать о себе. И лето угрожает своим окончанием.

Такие испытания свойственны любой истории любви. За медовым месяцем, когда объект любви видится лишь частично (если видится вообще), приходит время более целостного узнавания. Оно помогает паре построить реалистичные и крепкие отношения. Так, расставаясь с частью сладостных иллюзий, кому-то удается сохранить любовь. Но не героям фильма. В чем же причина?

Любовь как попытка исцеления

Попробуем разобраться в том, что предшествует встрече наших героев.

Моника

Моника живет в довольно бедной семье, где каждый должен трудиться. Каждый, кроме самых маленьких – младших братьев и сестер Моники. Их радости просты и пока доступны – мамина забота, шалости во дворе, сладкий пирог, принесенный отцом…

Взрослеющая же Моника, похоже, все острее чувствует нехватку. За внешним образом соблазнительной молодой женщины проявляется требовательный капризный ребенок, которому почти невозможно угодить.

«У некоторых такая красивая жизнь. Большие дома, все их любят. Они только и делают, что катаются на красивых машинах в клубы и на танцы», – сокрушается Моника. Она делит мир на две части. Одна часть идеализируется – это те, кто любим и имеет все, другая же часть напрочь лишена ценности. За мечтой Моники иметь много красивых платьев мы можем увидеть не только желание быть красивой и нравиться другим, но и глубокую потребность ощутить собственную ценность и понравиться самой себе.

В фильме много сцен, где Моника подходит к зеркалу, словно хочет получить от него образ самой себя. Какой она видела себя в своем первом зеркале, в глазах матери? Какой она хочет увидеть себя в глазах Гарри?

Забегая вперед, мы можем лучше понять причину глубочайшего разочарования и отчаяния Моники, когда она вместо своего прекрасного отражения получает от Гарри ребенка. Пеленки вместо чулок и платьев.

Гарри

Гарри – грустный, витающий в облаках юноша. Он вечно получает упреки от своего начальника. Похоже, что быть виноватым для него привычное дело.

Когда Гарри было 8 лет, он потерял мать. А его отец после этой трагедии замкнулся и отстранился от мальчика. Так, окруженный молчанием отца и его слепотой, физической и душевной, Гарри и рос. Погруженный в отчуждение, он нуждается во внимании и близости куда больше, чем в свободе.

Сам Бергман, вспоминая о своем отце, рассказывает, что их отношения были прохладными, отец был всегда держался на дистанции. От того свобода мальчика приобретала привкус ненужности.

И вот происходит встреча наших героев. Их пробуждающиеся эротические желания включаются в игру, объятья смыкаются. Смогут ли они поддержать друг друга в момент крушения летних иллюзий?

Но как можно думать о крушении, когда любовная лодка отталкивается от берега и устремляется вперед, к новой земле, когда на корме обворожительная Моника, указывает путь.

Впереди их ждут три месяца для реванша. Для того чтобы получить долгожданное счастье после всех лишений и одиночества.

Лето с сюрпризом. Пожар на любовной лодке.

«Лето — это всего лишь невыполненное обещание весны, подделка вместо тех тёплых блаженных ночей, о которых мечтаешь в апреле», предостерегает Фицджеральд со страниц своего романа «По ту сторону рая».

Но наши герои, как это свойственно подросткам, оставили все предостережения взрослых далеко позади.

В окружении природы, согретые летним солнцем, Гарри и Моника резвятся, кричат, подтверждая свою идею о том, что в городе они были лишены чего-то важного, а здесь, на райском острове – обрели. Теперь они могут иметь «все». Здесь Монике не нужны никакие платья. Ощущая слитность с Гарри и природой, она чувствует себя раскрепощённой, сильной и значимой.

И вдруг заклинание Моники «только я и ты» теряет волшебную силу. Пара узнает о том, что Моника беременна.

Чем обернется эта беременность для юных героев? Какие изменения в жизни она им сулит? Будет ли она переживаться как триумф и способствовать психическому взрослению каждого из них, или усилит неразрешенные конфликты?

Моника до поры до времени предпочитает отрицать произошедшее – на предложение Гарри вернуться и подготовиться к рождению ребенка – пожениться, устроиться на работу – она отвечает, что хочет одного – «чтобы лето продолжалась». Но это уже не в их власти.

Словно разыгрывая перед нами бессознательную фантазию Моники о вторжении в ее тело, в ее лето, в ее лодку, появляется бывший парень и организует поджег.

А что мы можем сказать о чувствах Гарри? Он терпелив и покорен. Страх очередной потери делает его мазохистичным. Но Моника не разделяет его картину идеального будущего, где он много работает и обеспечивает семью всем необходимым. Ни сейчас, на острове, ни потом, когда ребенок уже родится, и Гарри рьяно приступит к ее воплощению.

Перспектива зависимости от другого внушает Монике страх и замещается безграничной требовательностью. Она не ценит того, что Гарри делает «для семьи», она нуждается в том, чтобы получить для себя. Сильное чувство зависти мешает ей испытывать благодарность к мужу и его тетке, которая оказывает значимую помощь молодой паре. Надежды Моники жить «другой» жизнью разрушены.

Оставив ребенка, Моника повторяет побег из родительского дома, где слишком много детей. Она вновь отправляется на поиски иллюзорного дома, где она сможет быть любимым и единственным ребенком, полагая, что только так она сможет обрести себя.

Под вывеской конторы Форберга, там же, где все и начиналось, мы прощаемся с Гарри, сохраняя надежду на то, что его способность вспоминать и грустить об уходе Моники, позволит ему пережить потери и стать хорошим отцом для девочки.

Иллюзии как неотъемлемая часть искусства

«Сколько барахла… И все ржавое, ломаное… За все 25 крон»… Слышим мы в финальных сценах фильма… Все, что когда-то было дорого сердцу, вдруг чахнет и тускнеет … Не это ли судьба иллюзий?

Можно ли сказать это о хрупком мире кино?

В своих дневниках Бергман так описывает процесс создания фильма «Лето с Моникой»:

«Жили мы в Клоккаргорден на острове Урне, каждое утро отправляясь в рыбацких лодках на экзотическую группу островов во внешних шхерах…

Я тут же впал в беззаботную эйфорию. Профессиональные, экономические и супружеские проблемы скрылись за горизонтом…

Работе в кино сопутствуют сильные эротические переживания. Ничем не сдерживаемая близость к актерам, полнейшее взаимное обнажение. Интимность, преданность, зависимость, нежность, доверие и доверчивость перед магическим глазом камеры создают теплое, возможно иллюзорное, чувство надежности. Напряжение, расслабление, совместное дыхание, моменты триумфа, моменты спада. Атмосфера заряжена эротизмом, сопротивление бесполезно. Прошли годы, прежде чем я уяснил себе, что в один прекрасный день камера остановится, софиты погаснут».

Мир Моники – мир иллюзорного, мир кино. Девичья капризность сравнима с «капризами» режиссера – только он знает каким должен быть его фильм. Окружающим остается следовать заданным ролям. На короткий миг игра воображения захватит всех, позволит забыть обо всем.

Но, когда софиты погаснут и камера остановится, все, даже режиссер, будут оставлены прекрасной и неуловимой Моникой. Оставлены с новорожденным на руках, с приятными воспоминаниями и глубоким чувством печали…

Так какова же может быть пропорция иллюзий для построения творческих и одновременно реалистичных отношений с миром?

Бергман предлагает нам свой идеальный рецепт – 1 к 4, где лето он отдает Монике.

«Щегол»: нерассказанная история глазами несуществующего читателя

Любовь и смерть снова выясняют отношения. Отправимся вдоль истории Донны Тартт, попробуем разобраться в смешанных чувствах от просмотра фильма и помечтаем о существовании другого финала

Чик-чирик! К зернышкам прыг! Клюй, не робей! Кто это?

(Воробей)

Детская загадка

Эта история произошла в Нью-Йорке. Мать и сын пришли на выставку живописи, где по роковому стечению обстоятельств в это время происходит взрыв. Мать погибает. Мальчик остается в живых. Последующие годы он пытается справиться с последствиями страшной трагедии и наладить нормальную жизнь. Мальчика зовут Теодор Декер, он рассказчик этой истории и ее главный герой. Однако особая таинственная роль в этом повествовании будет отведена картине голландского художника Карела Фабрициуса «Щегол», которую Теодор забирает с собой с места взрыва.

Полотно 17 века становится пересечением множества значений. Маленькое по размеру (34 см x 23 см), оно, тем не менее, вмещает невероятное количество проекций участников этой истории, ее создателей и даже зрителей. О каких же проекциях идет речь?

Слово «проекция» в психоаналитическом смысле означает такой вид психической защиты, суть которой заключается в приписывании другому – человеку или вещи – качеств, чувств, желаний, которые субъект отрицает или не замечает в самом себе. Другими словами, человек выбрасывает вовне то, чего не хочет иметь в себе, и затем вновь обнаруживает выброшенное во внешнем мире.

«Нежелание знать», лежащее в основе проекции, может и нас соблазнить легко забыть о фильме после просмотра, ведь история жизни сироты и его преодолений кажется незатейливой, уже знакомой. Однако, еле уловимое раздражение заставляет задуматься – что-то здесь не так. Где-то произошла подмена.

Щегол в руках

Снова и снова, разделяя с главным героем его болезненные воспоминания, мы видим белую комнату – это зал музея после взрыва. На полу лежит маленькая картина – «выпавший из гнезда» «Щегол», такой же как сам Тео, оставшийся без матери в один момент. Нарисованную птичку мальчик подберет и позже обернет в газету, а сам будет обернут в чужое пальто. Увы, это «чужое» не сможет согреть и поддержать так, чтобы Тео смог справиться с горем и решился затем рассказать о картине кому-то из взрослых. Скрывая ее, он на долгие годы остановит течение времени и свяжет себя с тем днем, когда мама покинула его.

Что ж, отчасти вся живопись – это способ победить время. Мы приходим в музей, смотрим на картину 17 века и перемещаемся во времени. Страшное и неподвластное в реальности, в музее – оно сдает свои позиции. Словно приподняв полог тяжелого занавеса, мы заглядываем в прошлое, хотя бы на миг не соглашаясь с тем, что оно невозвратимо ушло. Отрицая потерю.

Покинувшая мать

Однако, как мы знаем, картина Фабрициуса приобрела особое значение для мальчика еще до взрыва – это та картина, которая из огромной экспозиции музея была выделена его мамой. «Это была первая картина, в которую я по-настоящему влюбилась», –рассказывает она сыну. Из книги мы знаем об этом немного больше. Оказывается, в детстве мама Теодора любила смотреть на репродукцию «Щегла» и так привязалась к ней, что стала считать эту птицу своим домашним животным. Присвоила с той ловкостью, которая так свойственна детям, проводящим много времени в фантазиях. Помните девочку из мультфильма «Варежка»? Вероятно, мама Теодора, как и героиня мультфильма, грустила без мамы и искала утешения в фантазиях о ласковом питомце. Эти размышления, а также некоторые подробности взаимоотношений в семье Тео до взрыва, ведут нас к предположению о том, что его сложности имеют нарциссическую природу и начались задолго до взрыва. Подробнее об этом можно прочитать в статье «Фильм «ЩЕГОЛ» как урок анатомии нарциссической травмы» Светланы Белухиной.

Итак, Теодор внимает матери, и птичка на картине словно оживает: «Я отступил назад, чтобы получше разглядеть картину. Птичка была серьезной, деловитой – никакой сентиментальности, – и то, как ловко, ладно вся она подобралась на жердочке, ее яркость и тревожный, настороженный взгляд напомнили мне детские фотографии моей матери – темноголового щегла с внимательными глазами». Особое удовольствие Теодора от разглядывания картины может быть связано не только с тем, что картина имела отношение к матери, но, главным образом, с тем, что здесь он устранял разницу поколений, уравнивая мать и себя. Мама – такой же ребенок как он, а он такой же взрослый как мама. Мама, щегол, он… Увы, идентичность подростка Тео и без надвигающейся катастрофы находится в непростом положении. Маленькая попытка бунта – выкуренная с другим мальчишкой сигарета – терпит провал.

Вскоре Тео завладеет картиной, и подлинник Фабрициуса станет подделкой – «темноголовым щеглом с внимательными глазами» – прекрасной матерью – идеальным Теодором.

С этого момента, следуя истории, наши ожидания будут связаны с вопросом – кто из окружения Тео окажется способным помочь мальчику отдать чужое – собственно картину, а также вернуть или начать выстраивать свою идентичность, а с ней и свою жизнь за пределами символического «музея», в котором он блуждает. О скитаниях Тео по музейному зазеркалью можно прочитать в статье «Щегол. Психологические зарисовки к фильму» Екатерины Климович.

Несмотря на произошедшую драму, Тео вдруг начинает казаться нам счастливчиком – и близкие, и случайные люди – открывают свои двери мальчику: Барбуры приглашают его в семью, антиквар Хобарт – в бизнес, бедовый отец – и тот готов забрать мальчика. Так много людей готовы принять Тео. Как это отличается от сложностей другого сироты – Гарри Поттера, которому в доме тетки постоянно приходилось держать удар.

Постепенно мы начинаем понимать, как неоднозначны мотивы каждого, кто решил помочь Тео. От очевидных и сознательных – как мотивы родного отца, заинтересованного в получении денег со счета мальчика, до более сложных и, возможно, неосознаваемых – как особое расположение семьи Барбуров или антиквара Хобарта. Однако сам Тео не проявляет сопротивления, напротив, он все больше вовлекается в эти взаимоотношения.

Для миссис Барбур он готов стать «репликой» ее любимца, старшего сына Платта, который покинул родной дом. Для мистера Барбура, разочарованного тем, что ни жена, ни дети не разделяют его увлечения парусным спортом, Тео рискует стать послушным преемником дела… Правда, тут мальчика перехватывает родной отец…

Можем ли мы думать, что и в лавке «Хобарт и Блэквелл» Тео также оказывается вовлеченным в чужую историю – выполняя волю умирающего старика он принимает у него кольцо, а вместе с ним, словно, и некую миссию стать для Хобарта тем, кто заменит погибшего партнера? Так ли уж интересует 13-летнего мальчика антикварная мебель? Почему он не решается доверить Хобарту свою тайну о картине? Или бессознательный сговор устраивает всех – покладистый сирота удобен и готов стать для каждого той «фальшивой» недостающей деталью, которая восполнит цельность, или хотя бы создаст ее видимость для невзыскательного покупателя или подслеповатого читателя? Кто же заинтересован в настоящем Тео – настоящем? В мальчишке, о котором никто ничего не знает на самом деле.

Финал под градусом

В повзрослевшем Тео мы видим все того же внешне покладистого мальчика. Безупречность костюма и репутации повышают ставки в его игре с торговлей подделками, отвечая, вероятно, тайной надежде быть однажды разоблаченным.

Что и происходит в итоге. Появляется сухой несимпатичный старик как ироничное воплощение реальности. Головокружительный и быстрый финал в компании очаровательного Бориса выстреливает как шампанское. И пока легкое опьянение не развеется, мы хотим верить, что однажды Тео откроет свои рукописи и захочет переписать финальный монолог – обращение к «несуществующему читателю» о великой любви к искусству и диалоге сквозь века на рассказ вполне осязаемому читателю, о том, как он, наконец, влюбился в симпатичную сверстницу, совершенно не разбирающуюся в живописи.

Автор: Мария Волкова
В статье использованы кадры из фильма «Щегол» Джона Кроули.
Перепубликация разрешена с указанием автора и адреса ресурса.

Вокзал для двоих Педро Альмодовара

«Прошлое не мертво, оно даже не прошлое»

У. Фолкнер

«Это мой последний фильм», – сказал он на презентации в Каннах о своей картине «Боль и слава» / Pain and Glory*. Камера стоп? Красный цвет афиши как маршрутный сфетофор сообщает – движение поезда дальше запрещено.

Может, это и правда, все? Найдет ли он силы и, главное, желание покинуть этот вокзал для двоих? Мы пока не знаем. Смотрим и очень надеемся увидеть вслед за красным – разрешающий движение вперед зеленый.

В ожидании взгляда

У Сальвадора Мальо, немолодого кинорежиссера, которого играет Антонио Бандерас, – творческий кризис. Он не пишет.

Его душевная боль свободно путешествует по всему его телу под видом вполне реальных заболеваний, но никак не может превратиться в новую историю или в новый фильм.

Уже в первой сцене мы, зрители, со смесью нежности и отвращения созерцаем героя, повисшего в невесомости голубых вод бассейна, – этого плененного в янтаре первобытного жука с расцветшими кустами густых черных волос в подмышечных впадинах.

Он висит там будто перезревший плод в околоплодной жидкости своей матери – «младенец», мужчина с уже седой бородой и уставшим взглядом.

Альмодовар. Это он! Снова и снова он заныривает в свое прошлое и выворачивается наизнанку, чтобы еще раз рассказать нам что-то важное о себе, а заодно и обо всех нас.

Это интимно. Настолько, насколько вообще возможно. Он так уязвим и беззащитен, что до боли, невероятно правдив. И взгляд этого Альмодовара-Мальо… просит нас быть с ним бережными. Ведь он рассказывает о детстве, о любви, своем первом желании и творчестве, которое из этого родилось…

«Я поворачиваюсь к тебе, хочу, чтоб ты меня разглядела, я устал, я голоден, и у меня болят плечи…».

Л. Енгибаров, новелла «Аплодисменты»

Это также повесть о чувствах к самым главным людям в жизни, а также о тех встречах, которыми она его одарила.

И о главной Встрече. Встрече с прекрасной матерью.

Что делать, если твоя мать – Пенелопа Крус?

Шла она, белозубая, смуглая,
желтым берегом наискосок…

Е. Евтушенко

Название фильма заключает в себе два слова – «Dolor y gloria», «Pain and Glory», «Боль и слава». И кто же есть эта парочка?

Для российского проката слово «gloria» или «glory» перевели как «слава». Однако gloria — это также великолепие. Красота. Рай на земле и неземное блаженство.

Ну а чем же еще могут быть отношения любящей матери и ее ребенка? Воспоминания восьмилетнего мальчика так упоительны, что взрослая его реальность, весьма, надо сказать, славная, все же проигрывает им.

Кадр, где маленький Сальвадор видит во время стирки белья на реке свою очаровательную мать (а ее играет несравненная Пенелопа Крус – муза кинорежиссера) – этот кадр невыразимо прекрасен.

Он уже застыл в янтаре. Никуда от него не деться, сколько не трудись. Это «Великая красота» **, вечное совершенство. Красота тела, взгляда, тональности голоса, слога, открывающихся одним за другим значений…

Это также красота всего психического, которую дарит Встреча с таким восхитительным человеком как мать. Появление ее наполняет счастьем, любовью, покоем, а отсутствие – непереносимо. Как мучительна может быть эта жажда, как огромно страдание!

Слово- компаньон — «dolor» – «pain», переведенное как «боль», имеет также значение «страдание», «горе» и, внимание, «заноза»!

Именно эта психогенная «заноза» в гортани героя – причина удушающих симптомов, от которых он в итоге может избавиться только с помощью хирургии (в присутствии символической фигуры отца, которого и в жизни, и в фильме явно не хватает).

Только трансформировав внутри себя прекрасную, но удушающую «занозу», Мальо-Альмодовар сможет идти дальше и откроет, мы верим, новую главу своей жизни.

Но перед этим…

«Я попрошу тебя: оставь мне, пожалуйста, свою тень».

Л.Енгибаров

Сальвадор Мальо ныряет в воспоминания. Так он снова воссоединяется и… одновременно прощается со своей прекрасной матерью.

Мать Мальо по хронологии фильма умерла два года назад. Мать Альмодовара ушла из жизни еще в 1999 году.

Как жить, когда мать покидает? В попытках локализовать свое страдание режиссер строит нам чертежи тела… Не может же болеть все? Или может? Мы видим, что после потери матери герой все больше погружается в мир воспоминаний, и делает он это не без помощи наркотиков.

Вот он оказывается в сцене на вокзале, где они с матерью проводят ночь вместе; она кормит его хлебом с шоколадкой… Нелепое сочетание, но каким вкусным, вероятно, оно было для мальчика. «Остановись мгновение!» В его воспоминании на вокзале только двое – он и мама. Вот он, «жизни мед», остальное не важно. И все же они продолжат свой путь, реальность матери отличается от желаний мальчика – она едет к мужу.

Новый дом – тесная землянка, где стены, заботами мамы, будут выбелены. Чудесный «экран» для пробуждающихся фантазий мальчика. Деревенский плиточник, мечтающий стать художником, рисует портрет мальчика- Мальо, в ответ старик-Мальо рисует портрет плиточника в своем фильме. Их отклик друг на друга — не был тактильным, но разрешился в пространстве творческого. Вот он, кажется, путь реализации несбыточного. Легкий эскиз, создавший русло.

Психическая боль и душевное удовольствие Дональда Мельтцера

Дональд Мельтцер – американский и британский психоаналитик кляйнианского и бионианского направления, в 1988 году написал работу Apprehension of Beauty – «Понимание красоты»*****, которая нам пригодится.

Эта работа создана в соавторстве с Мег Харрис, его дочерью, и Мартой Харрис, его горячо любимой женой. Публикация работы связана с печальными обстоятельствами – продолжительной болезнью и смертью Марты Харрис, а также с попыткой Дональда Мельтцера осмыслить это событие.

В этой работе он говорит о том, как восприимчивость к красоте влияет на развитие души человека.

Как попытка человека интегрировать удовольствие от присутствия красоты и неудовольствие от ее отсутствия определяет в принципе возможность быть человеком – глубоко чувствовать и постигать мир, исследовать все разнообразие человеческих отношений и их психическое содержание.

Попытка увязать несвязуемое, когда-то разобщенное, лежит в основе способности терпеть неопределенность и непонимание, выдерживать «покровы тайны» без желания их немедленно снять. И если она удается, то сохраняется возможность заглядывать за горизонт событий с любопытством и надеждой. Если проваливается – становится источником мещанства, пуританства, обесценивания и цинизма.

Мельтцер был убежден, что обычная преданная красивая мать, приветствующая в этом мире обычного красивого ребенка, – действительно надежный проводник в его путешествии к разгадке себя и мира.

Но он также считал важным преодоление эстетического шока и конфликта, чтобы наполнить свою дальнейшую жизнь удовольствием и познанием.

Суть этого эстетического конфликта заключается в таинственности объекта страсти – матери – и в осознании невозможности его постичь.

Именно в такой момент осознания у человека рождается творческое воображение и фантазия с тем, чтобы он мог дальше самостоятельно и последовательно идти в своем познании Вселенной и ее тайн.

Из-за невозможности выдержать ослепляющую красоту этого мира, т.е. смыслообразующих ресурсных способностей матери, по мнению Мельтцера, проистекают все случаи психопатологий, а также разнообразные вариации психического функционирования.

И правда, в фильме мы видим, что главный герой выбирает в качестве объекта своей страсти человека того же пола, что и он. Его привязанность сильна, и ставится под сомнение только тогда, когда он обнаруживает, что Фернандо, его любовь, уже давно находится в гетеросексуальном браке. Он преодолел не только свою зависимость, от которой его всегда спасал Мальо, но и смог открыть в себе способность идти к другому партнеру, отличному от него самого.

The Mother Addiction

Были дали голубы,
было вымысла в избытке,
и из собственной судьбы
я выдергивал по нитке.

Б.Окуджава

Конечно, проще избегать влияния красоты и страстной близости с человеком, который отличается от тебя самого. Но каких эмоциональных и душевных сил это обычно требует!

И насколько реалистично в принципе выбраться из подобного янтарного плена, каким является выбор объекта по принципу привязанности к другому как к самому себе? Ведь когда другой – это и есть я, то нет никаких отличий. А значит – нет нехватки, нет разочарования, нет потери и нет страдания. Это вечная красота и вечная жизнь. Но разве бывает такое?

Смерть матери напоминает герою о фактах реальности, о том, что время идет и он тоже смертен.

Социум также требует от героя признания отличности другого – у его партнера по первому фильму иной взгляд на его историю и с этим ничего не поделаешь. Эти различия вызывают страдания. И это требует творчества, но оно, как мы видим, приостановлено, пока не разрешится главный психический конфликт героя.

Подобное внутренне противостояние может в принципе лишить человека способности к творческому мышлению и воображению и привести к тотальном отчуждению от эмоционального мира переживаний себя и своих отношений с другими.

Неспособность выдержать красоту мира-матери, утраченная или не развитая способность к символизации и осмыслению своего в ней разочарования, боли, которую это порождает, различий и не вечности – это и есть причина творческого застоя или кризиса.

Тогда фразу «Муза покинула меня» можно понять почти буквально – моя мать ушла и лишила меня способности понимать себя и мир.

Но когда муза покидает нас… уходит, умирает… остается ли наследство? Каково оно? От чего будет зависеть способность воспользоваться им?

Мальо возвращается к своему коллеге, с которым они создали когда-то в юности успешный фильм. Еще один парень, подверженный зависимости. Однако в отличии от друга-любовника Фернандо, к которому Мальо питает нежные чувства, этому достались все «шишки», вся злость Мальо. Встреча, ставшая возможной после долгой неслучайной разлуки, позволяет расставить все точки над i, соединить прореху и рассказать историю отчаянной, болезненной зависимости – The Addiction.

Вот как в отсутствие Музы могут рождаться идеи и желания les Disaros.

Это возможно и после смерти матери. Ведь мать — не только отстраненный и прекрасный символ прошлого, но и сама жизнь. Из этого опыта вырастает, будем помнить об этом, не только боль, но и восхищение, и нежность, и понимание, и, главное, переживание красоты.

Вообще-то внутри любой из наших историй, экранизированных или нет, внутри любых отношений находятся наши первые отношения с первыми людьми. Они навсегда там. И нет, очевидно, той одной исчерпывающей истории, которая выразила бы абсолютно «все о моей матери», став бы последней.

Именно поэтому, когда в конце фильма герой Педро Альмодовара на операционном столе говорит хирургу, что он снова начал писать, мы верим, что эта его история не последняя.

Психическая боль (если она не вырождается в психогенные заболевания) производит на свет душевное удовольствие от красоты жизни, и это ощущается как главный эстетический приз, организующий всю психическую жизнь человека.

Ну и, правда, можно ли выразить действительно все о матери? На этой может уйти вся жизнь… Но это будет жизнь творческая.

Финальная сцена картины – мать и сын снова вместе на вокзале. Неужели это его уход от жизни… Но!

Камера отъезжает: мы видим съемочную команду. Мальо с Пенелопой уже не вдвоем. Герой преодолел рубеж и он теперь снимает кино: то, что было внутри уже находится вовне, и, конечно, может быть менее удушающим.

Похоже, невыносимая боль, его заноза в горле, либо стала терпимой, либо вообще исчезла при благоприятствующей помощи отцовской фигуры хирурга и внутренней работе, проделанной самим героем. И как знать, какую символическую роль сыграло для Мальо наследство матери – то самое деревянное яйцо для штопки?

Старый дырявый носок… Он смог себя починить. Юности не вернуть, но душевные раны будут заштопаны. Пусть и на красную нитку.

«Я снова пишу», – говорит Мальо-Альмодовар своему хирургу. Движение мысли от слова с слову запущено. Состав снова в пути… И мы ждем его новый фильм.

Авторы статьи:

Светлана Белухина, магистр психологии, психоаналитически-ориентированный психотерапевт.

Мария Волкова, магистр психологии, клинический психолог.

Использованные источники:

*Фильм Pain and Glory, 2019

**Фильм «Великая красота», 2013

*** Работа Rafael E. López-Corvo God is Woman, 1996

****Фильм «Все о моей матери», 1999

*****Работа Д. Мельтцера The Apprehension of Beauty: the role of aesthetic conflict in development, art and violence (1988)

*В статье использованы кадры из фильмов и со съемок фильмов Pain and Glory и «Все о моей матери»

О природе женского: какие вызовы приходится принимать современной женщине

Чем современный мир соблазняет женщину и что требует от нее взамен? Сложности выбора и поиск ориентиров на пути становления «женского».

– Давай слепим сфинкса!

Ради Бога, сфинкса так сфинкса.

С туловищем и лапами еще как-то вышло, а с головой пришлось помучиться, чтобы хоть немножко было похоже. Из Олежки скульптор никудышный, а из меня тем более. Видя, что женское лицо у нас, как ни старайся, не получится, я достал из кармана морковку и воткнул ее вместо носа.

Михаил Шишкин, «Взятие Измаила»

Рождение Венеры

Как появляется женщина? Рождается ли она вместе с девочкой, а потом ждет подходящего момента выйти Венерой из пены морской во всей своей красе? Что стоит за этим ожиданием? Сколько тревог, сомнений, отчаянных поисков себя предшествует тому моменту, когда Гадкий утенок превратиться в белого лебедя, Золушка в прекрасную невесту, Лягушка в царевну?

Мы знаем из сказок, что для чудесного преображения нужны три важных вещи. Первая – это желание самое героини: мы видим, как Золушка мечтает поехать на бал, во время уборки она пританцовывает, представляя свой танец с прекрасным принцем. Эти фантазии помогают Золушке ждать заветного момента. Вторая – это добрая фея, которая готова поделиться с девушкой секретами красоты и обольщения, она наряжает, учит и подбадривает Золушку и, в то же время, обозначает границы – в полночь нужно вернуться домой, то есть остаться на ночь у принца – нельзя. Пока нельзя. Какая хорошая мать она в меру добра и в меру строга. А что за третья вещь? Принц. Его страсть и желание, направленное на юную особу, завершат эту работу преображения и позволят Золушке нарушить запрет матери. «В то утро после ночи, что прошла в смятенье, беспокойстве и мученьях, взметнулось море и исторгло крик…», – так начинает Райнер Мария Рильке свое стихотворение «Рождение Венеры».

Беги, женщина, беги!

Чудо свершилось! Она – женщина. Она – прекрасна, полна вдохновения и неги, ее движения плавны, а голос ласкает слух любовника и убаюкивает дитя. Однако оглянемся вокруг. Время утренних новостей. Что мы слышим? Новые назначения в правительстве, положение дел в экономике, объявлены победители престижных премий. Размеренность и плавность? О чем вы говорите? Вы водительские права получили? Составили карьерный план? Нет? Включайтесь, не теряйте времени. Распалите ваши амбиции, примите вызов, следите за обновлениями программ, это позволит вам более эффективно использовать свое время. В компаниях Силиконовой долины в социальный пакет уже входит оплата стоимости криоконсервации яйцеклеток сотрудниц. Это «большая мама» заботится о том, что бы женщина ничего не упустила: карьера, семья, дети. В каждой графе должна стоять галочка. Done.

Женщина, распиленная на две части

Известный цирковой номер: фокусник (конечно, мужчина) после разминки с кроликами, картами и голубями, приглашает на сцену эффектную ассистентку. Мы не успеваем толком разглядеть ее, а она уже скрылась в ящике. Фокусник закрывает крышку, берет пилу и разделяет ящик на две части. Мы видим, что голова женщины осталась в одной половине ящика, а ее ноги в другой. Обе отдельно. Всего лишь две части? Вы серьезно? Это не номер! Потому что ей самой приходится делить себя на гораздо большее количество частей: мать (может быть, дважды, трижды – и это имеет значение – мать для Вани или мать для Ани, Инны и Влада), жена и любовница (увы, и здесь могут быть варианты), коллега, подруга, любитель морских прогулок… И как с таким количеством ролей и функций сохранить цельность? Мы говорим о цельности личности, в первую очередь. Но следующим вопросом будет – сохранение цельной женской идентичности. Здесь нас будет поджидать большой соблазн упростить задачу, перехитрить фокусника, и подать заявление директору цирка на позицию дрессировщика львов.

Портрет женщины

Если бы все женщины с картин да Винчи, Рубенса, Боттичелли, Вермеера, Гойя, Рафаэля, Климта, Гогена были также заняты как мы? Что бы мы увидели на этих полотнах? Были ли бы они написаны? Кажется, вклад женщины в живопись так очевиден. Однако мы знаем какой горячей и отчаянно безвыходной бывает дискуссия вокруг количества художников мужчин и художников женщин, словно такое линейное сопоставление (или мужское сопоставление с помощью линейки) – это единственный способ мышления.

Мы надеемся, что это небольшое размышление, будет воспринято как попытка вдохновить, поддержать и высказать свое восхищение тем силам души в каждой женщине, которая сквозь многие сложности сохраняет и развивает свою способность ждать, принимать, вынашивать, укачивать и выслушивать. А также находит минутку для старой доброй феи и договаривается со львами по большей части без применения кнута.

Обложка: фрагмент картины Поля Гогена Ареареа (Озорная шутка), 1892 (Музей Орсе).

О проекте

Sankofa— психологический проект, который рассказывает о том, как преодолеть жизненные проблемы и наладить отношения с другими и самим собой. Если вы переживаете сложную ситуацию, узнайте, как опыт, знания и поддержка других людей могут помочь вам.

Символ проекта- птичка Sankofa. Она родом из Африки.